Нет денег - нет революции
Еще один экспромт на спецквест, "срочно и необходимо".
Суть от этого не поменялась, получилось... ну как получилось получилось...
другая колея
Название: Другая колея
Часть канона: ориджинал
Задание: Компромисс всегда обходится дороже, чем любая из альтернатив
Автор: fandom Victorian 2017
Бета: fandom Victorian 2017
Размер: мини, 2202 слова
Персонажи: Бригада, богатый клиент
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: У паровоза проблема: падает давление. Тянуть до станции или встать посреди одноколейки? Или есть компромиссный вариант?
Примечание: Все приятные персонажи выживут. А неприятных и не жалко, да?))
Для голосования: #. fandom Victorian 2017 - "Другая колея"
Бригадир еще раз посмотрел на манометр: давление уходило медленно, но неумолимо, словно капли дождя, просачивающиеся через слишком грубый шов на куртке. То есть труба еще держалась, но... но уже где-то была течь, и паровоз, мчавшийся на всем ходу, мог или взорваться (впрочем, об этом варианте бригада старалась не думать), или просто встать посередине одноколейки и застопорить движение на долгое время.
Этот печальный факт бригадир заметил уже после отправления с последней станции, но заметь он его на станции, вряд ли бы что-то изменилось: ни депо, ни времени на поиск и устранение неисправности не было, так что оставалось только надеяться, что дотянут.
Чух-чух-чух — машина фырчала, пламя гудело и лизало стенки топки. А давление уходило из системы, медленно и неумолимо. Главное было не прозевать, когда оно станет совсем маленьким и опасным для машины и людей.
Миля проползала за милей, стрелки манометров и градусников медленно перемещались, еле заметно для того, кто не очень понимает, что должно быть на самом деле.
— А может, заберем всю воду из ресторана и дольем? Тогда дотянем? — подал голос один из кочегаров.
— Угу, и нас сперва распнут, потом сожгут в этой же топке да еще и поглумятся над трупами... Причем именно в таком порядке. Господа там нервные едут, у них, понимаешь ли...
Последнее слово никто не услышал: машинист дал гудок перед тем, как поезд вкатился в тоннель.
— Да и к тому же, там только спиртное, прикиньте, если мы в систему зальем шампанское или там пиво?
— Ну, паровозик окосеет...
— И котел взорвется, зато нам будет уже все пофиг, умрем пьяными.
— Станем наглядной агитацией для стерв, которые борются за трезвость на каждом углу, соревнуясь в крикливости с воронами.
— А что, там только шампанское? — Голос кочегара звучал заинтересованно.
— Увы, но да, и все не про нашу честь.
— Тогда давай доедем до станции, там, не останавливаясь, всех отцепим и доедем до депо, нагрузка снизится, и мы сможем дотянуть.
— Угу, и неуправляемые вагоны остановятся где-нибудь посреди поля, наверняка рядом с болотом или коровником. Как думаешь, господам что больше по нраву: дерьмо или тина?
В кабине повисло напряженное молчание, за окнами проплывали поросшие лесом холмы, в кабине пахло углем, пылью и разогретым металлом. Тихо шипя где-то в недрах паровоза, выходил пар. Крупными каплями оседал на промасленных штоках и корпусах поршней, силясь сквозь тонкую масляную пленку добраться до металла и начать медленно его окислять. Паровоз пыхтел и двигался вперед, таща за собой несколько вагонов с сидящими там людьми, достаточно богатыми, чтобы оплатить себе личный поезд. Клерк, не подумав, назначил бригаду, чей тягач должен был становиться на профилактику, решив, что профилактика и так съедает слишком много денег, а машины должны приносить прибыль.
Клапан аварийного сброса давления спокойно стоял на своем месте. Если бы он был живым, он бы даже удивился, почему это поезд идет почти полным ходом, а его ничего не подпирает, но он был просто клапаном, и ни чувствовать, ни тем более думать не мог.
Среди всеобщего молчания голос подал один из машинистов:
— Ребят, погодите, а ведь мы едем через шахтерские места, так?
— Ну...
— Смотрите, заброшенных шахт тут море, около каждой довольно длинный путь с тупиком, где стояли под погрузку вагоны. Если нам прыгнуть на одну из таких веток, там ведь наверняка недалеко будет поселок или что-то такое, и там уже сможем попросить помощи, в конце концов, лошадь для того, чтобы добраться до телеграфа...
На Дональда, немолодого машиниста, который выбился на эту должность из простого кочегара, а до этого работал в угольном забое, все посмотрели с интересом.
— А кто нам стрелку переключит?
—Так мы кинем что-нибудь, и она повернется.
— А если не до конца сработает или что-нибудь такое?
— А какие еще варианты? Попытаться дотянуть до двухколейной станции, так это миль сорок, сам видишь, не дотянем, а если течь станет больше, то совсем не дотянем. Встать посреди дороги на одноколейке в этой глуши — лучший способ получить встречный или с хвоста поезд, и тогда такое начнется... Ну, или взорваться вместе с паровозом, тоже перспективка та еще...
— Ну тогда один вопрос: где мы найдем живую стрелку с достаточной по длине веткой?
— У нас три вагона, паровоз и тендер… там любая подойдет, какую-нибудь поживее увидим и сделаем. Скоро будем мою шахту проезжать, там точно всё работает.
— Ладно, убедил… Что тебе надо?
— Да чтоб вы ровно скорость держали и лом с киркой или лопатой, чтобы я кинул в стрелку, да дай свой револьвер про запас: если промахнусь, то успею стрельнуть, и стрелка переключится на другую ветку, там были отворотки и вправо и влево. А пока что сходи предупреди главного у них там, мол, так и так, задержка, поломка...
— Не учи, вот револьвер, бери что надо и делай, — бригадир отдал свой штатный «бульдог» Дональду, а сам полез пробираться к вагонам.
Дональд же, сморщенный и высохший от жара, словно деревяшка под палящим южным солнцем, седой как лунь, со впалыми щеками и нездоровым блеском в глазах, вышел на боковую подножку около котельной части паровоза и пошел, покачиваясь, вперед, к трубе, вглядываясь слезящимися от ветра и дыма глазами перед собой, высматривая заветную стрелку.
Бригадир дошел до вагонов, снял рабочий китель и надел парадный, чтобы выглядеть представительнее, и отыскал одного из заказчиков рейса.
— Уважаемый сэр Дилингдон… — начал он.
Дилингдон был дородным джентльменом с одышкой, промышленником из недавно разбогатевших и не знавших, куда тратить деньги. Почти лысый, с надменным выражением на лице, он напоминал смесь крысы и хомяка, полысевших и разжиревших от обильной кормежки.
— Я вас слушаю, — Дилингдон отпил из пивного бокала шампанское и презрительно посмотрел на бригадира маленькими глазками.
— К сожалению, произошла неприятная ситуация, паровоз вышел из строя. Мы находимся на одноколейном пути, и остановка здесь невозможна, поскольку это остановит всё движение на ветке. Более того, если встречный или попутный поезд не успеют затормозить, то произойдет катастрофа, грозящая вам и вашим спутникам смертью. Мы как представители компании не можем допустить такого риска и поэтому считаем остановку на путях неприемлемой, также мы не можем взять на себя риск попытаться доехать до станции с двумя колеями или хотя бы запасным тупиком. Есть и компромиссный вариант. Здесь проходит ветка, ведущая к одной из шахт, рядом с которой есть поселок. Шахта не работает, но поселок мил и живописен. А главное — там есть телеграф.
Вот тут бригадир врал безбожно, знал он такие поселки: чтобы стать пасторальным или хотя бы пригодным для жизни местом после окончания работы шахты, им надо было вытащить очень счастливый билет в лице того, кто откроет там фабрику или другое производство, иначе они вымирали. Но в том, что там есть телеграф, бригадир не сомневался: везде, где есть уголь, есть и телеграф. Умирает он последним, сразу после поселка...
— Пойдя на такое компромиссное решение, мы обеспечим функционирование дороги и обезопасим вас и ваших гостей, хотя наша компания и доставит вас с некоторой задержкой.
— Это возмутительно, вы… как вас?
— Лонгстеп, Лайон Лонгстеп.
— Так вот, Лайон, вы ответите за эту задержку, как и вся ваша фирма и бригада поезда, поверьте мне. Впрочем, я буду милостив и укажу, что вы делали это для нашей безопасности, хотя как профессионалы могли бы и исправить неполадку на ходу, раз поезд еще способен двигаться.
Лайон вышел из вагона, прошел в свое купе, переоделся и полез через тендер обратно к бригаде. Как он ненавидел таких заносчивых типов! Впрочем, идиотов клерков он ненавидел не меньше.
Дональд стоял в клубах пара и дыма с занесенной для броска рукой. Это бригадир видел и подивился, насколько скособоченная фигура бывшего шахтера может быть гармоничной: казалось бы, неказистый и даже отчасти уродливый Дональд в этой гротескной ситуации был уместен и красив. Когда Лайон уже был в кабине и смотрел вперед, Дональд бросил вперед кирку и пошел обратно. Задержался на секунду, когда паровоз качнуло вправо.
Дойдя до кабины, Дональд не стал заходить внутрь, а достал револьвер, направил его на товарищей и приказал приоткрыть окно. Наклонился к нему и прокричал, пересиливая ветер и шум паровоза.
— Друзья мои, через две мили будет мост, отличный мост, под которым протекает глубокая, но не широкая река, выйдите все из кабины, без резких движений, и когда мы будем его проезжать, прыгайте в реку. Это для вашего же блага: поверьте мне, я не хочу убивать тех, с кем делил стол и кров.
Бригадир попытался было выбраться из кабины, но замер, взглянув на Дональда: черты лица его заострились, кожа побурела, улыбка стала шире, словно рот у него вырос, а в глазах... Это были не человеческие глаза. Говорил Дональд теперь без усилий, легко перекрывая шум, его было отлично слышно, словно говорило все железное в кабине, все металлическое.
— Пожалуйста, Лайон, сделай, как я говорю, я не хочу причинять вам зла... Я ведь делил с вами кров и хлеб...
Все вышли из кабины, а Дональд отошел чуть-чуть назад, держа их на мушке. Когда под колесами поезда гулко загрохотал мост, вся бригада прыгнула в воду, которая протекала довольно узкой полосой в двадцати метрах под ними. Приводнились относительно удачно. Некоторые, не умея плавать, порядком нахлебались воды, но это было самым страшным, что с ними случилось.
Дональд же залез в кабину и начал постепенно сбавлять ход. Через час паровоз окончательно выдохся, давление пара упало, и поезд остановился недалеко от железнодорожного тупика.
Рядом располагались покосившиеся ворота забоя, прикрывавшие вход в заброшенную шахту, кучи отвалов пустой породы, разбитые тачки, несколько заступов и кирок торчали из куч и деревьев. Поезд, нарушивший тишину и уединение этого места, замолк, лишь тихонько догорал в топке огонь. Вокруг воцарилась почти первозданная тишина. Темнело.
Сумерки даже ранней осенью спускаются очень быстро, и вскоре в вагонах зажгли свет, а вокруг поезда появились тени, выступавшие из темноты, они были чернее, чем ночь. Из-за сгорбленных спин кисти их рук волочились по земле, и когда кто-то из них поднимал глаза, глядя на поезд, во тьме вспыхивали оранжевые огоньки с красным отливом.
Когда дверь вагона-ресторана отворилась, и вошел грязный машинист, подошел к бару и взял из него бутылку шампанского, Дилингдон закричал:
— Что ты себе позволяешь, ублюдок? Немедленно позови бригадира или я выбью из тебя весь дух прямо тут!
Машинист поднял покрасневшие от усталости глаза и как-то совершенно беззлобно сказал:
— Марти, Марти, крысенок Марти, разве ты не узнаешь меня? — машинист улыбнулся, и улыбка эта была далека от человеческой.
— Кто ты? — просипел Дилингдон, отступая.
— Марти, Марти, крысенок Марти, это я, твой старый друг... старый друг рабочих рук, разве ты забыл меня? Я вот помню про тебя, помню, как посередине лета, позабыв кайло и лом, пряжки, ножик и монету, и другой металлолом, ты босой пошел в забой, среди засухи, средь лета, повстречались мы с тобой...
Машинист приложил палец к металлической сетке на бутылке, которая удерживала пробку, и та мгновенно проржавела и рассыпалась.
— Маленький крысенок Марти, — пропищал Дональд, словно ребенок дразнилку, но в нем не было ничего от ребенка, а окружающие испуганно смотрели на то, как горбится его спина, и он опустошает бутылку с шампанским.
— Как же нехорошо вы все поступаете с нами, вы ведь... Вы все лишаете нас дома, прямо как Марти... — существо улыбнулось, показались острые, как у хищника, клиновидные зубы, и рот растянулся до ушей. Лицо машиниста было бурым, словно земля в этих местах. Снаружи послышался тихий стук и звук стукнувшей двери в вагон.
— Глупенький крысенок Марти даже имя изменил, зря поехал покататься и железо не забыл...
Дилингдон выхватил из-за пазухи пистолет, но тот оказался лишь куском спекшейся ржавчины, рассыпавшейся у него в руках.
Что было после этого, никто не знает. Снаружи можно было разобрать только быстрые движения да услышать раздающиеся в темноте истошные крики.
Ближе к утру к костру обсыхающей после купания бригады вышел Дональд, он выглядел бодрее и словно помолодел. Только в уголке рта было красное пятнышко.
— Дональд? — спросил Лайон, нашаривая на земле палку поувесистее.
— Кобольд, — поправил он. — Не причиню вам вреда.
Лайон прижал палку к земле ладонью, готовый схватить ее в любой момент.
— У тебя... — он показал на угол рта.
— Ах, прости, — Дональд слизнул острым, как показалось его сослуживцам, даже раздвоенным, языком красное с нижней губы. — Я ненадолго, — продолжил он. — Попрощаться. Утро скоро. Дождь будет. Не хочу торчать наверху.
— Ты хоть скажи зачем? — буркнул один из бригады, оглядывая бывшего товарища настороженным взглядом.
— Компромисс, — зубасто улыбнулся тот, — когда-то я сказал крысенышу, что он его погубит, и тот не услышал. Он сделал меня и других такими, какими мы стали. Пошел на компромисс с совестью. Он сохранял свою жизнь и получал богатства, но предавал и продавал всех, кто был под землей в забое...
— И что с ними стало? — тихо спросил Лайон.
— Заржавели. Все железо в том месте заржавело сильно-сильно... И Марти Рэт, которого вы знали как Дилингдона, тоже... Помните: выбор есть всегда, иногда из двух, иногда из большего числа вариантов, а вот попытаться проскочить между ними, пойти на компромисс — это всегда плохо, это всегда ошибка... Такие, как Марти Рэт, от этого ржавеют…
С этими словами кобольд исчез, а на горизонте появились облака, окрашенные восходящим солнцем. Рядом с шахтой стоял покосившийся и прогнивший до основания паровоз, медные детали глубоко покрылись окислами, сталь проржавела так, что даже не очень сильным ударом ее можно было пробить насквозь, вагоны покосились, доски из них вываливались, хоть они и были почти новыми, но гвозди были ржавыми и гнилыми.
Внутри вагонов... Мы не знаем, что было внутри: войти туда без риска вряд ли кто-то смог бы, но на пути и землю капала странная бурая жидкость. Если бы какой-нибудь исследователь взял ее на пробу, то обнаружил бы, что это кровь, в которой все железо стало самостоятельным оксидом, взвесью среди кровяных телец.
Но ни ученого, ни лаборатории по анализу, ни других свидетелей рядом не было, если, конечно, не называть свидетелями несколько птиц, кроликов да одного старого лиса, придирчиво обнюхавшего нововведения в пейзаже и убежавшего по своим делам.
А вот буря, которая вскоре разрушит всю эту конструкцию, превратив в груду досок и ржавчины, приближалась. Она уже грохотала за холмами.
Суть от этого не поменялась, получилось... ну как получилось получилось...
другая колея
Название: Другая колея
Часть канона: ориджинал
Задание: Компромисс всегда обходится дороже, чем любая из альтернатив
Автор: fandom Victorian 2017
Бета: fandom Victorian 2017
Размер: мини, 2202 слова
Персонажи: Бригада, богатый клиент
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: У паровоза проблема: падает давление. Тянуть до станции или встать посреди одноколейки? Или есть компромиссный вариант?
Примечание: Все приятные персонажи выживут. А неприятных и не жалко, да?))
Для голосования: #. fandom Victorian 2017 - "Другая колея"
Бригадир еще раз посмотрел на манометр: давление уходило медленно, но неумолимо, словно капли дождя, просачивающиеся через слишком грубый шов на куртке. То есть труба еще держалась, но... но уже где-то была течь, и паровоз, мчавшийся на всем ходу, мог или взорваться (впрочем, об этом варианте бригада старалась не думать), или просто встать посередине одноколейки и застопорить движение на долгое время.
Этот печальный факт бригадир заметил уже после отправления с последней станции, но заметь он его на станции, вряд ли бы что-то изменилось: ни депо, ни времени на поиск и устранение неисправности не было, так что оставалось только надеяться, что дотянут.
Чух-чух-чух — машина фырчала, пламя гудело и лизало стенки топки. А давление уходило из системы, медленно и неумолимо. Главное было не прозевать, когда оно станет совсем маленьким и опасным для машины и людей.
Миля проползала за милей, стрелки манометров и градусников медленно перемещались, еле заметно для того, кто не очень понимает, что должно быть на самом деле.
— А может, заберем всю воду из ресторана и дольем? Тогда дотянем? — подал голос один из кочегаров.
— Угу, и нас сперва распнут, потом сожгут в этой же топке да еще и поглумятся над трупами... Причем именно в таком порядке. Господа там нервные едут, у них, понимаешь ли...
Последнее слово никто не услышал: машинист дал гудок перед тем, как поезд вкатился в тоннель.
— Да и к тому же, там только спиртное, прикиньте, если мы в систему зальем шампанское или там пиво?
— Ну, паровозик окосеет...
— И котел взорвется, зато нам будет уже все пофиг, умрем пьяными.
— Станем наглядной агитацией для стерв, которые борются за трезвость на каждом углу, соревнуясь в крикливости с воронами.
— А что, там только шампанское? — Голос кочегара звучал заинтересованно.
— Увы, но да, и все не про нашу честь.
— Тогда давай доедем до станции, там, не останавливаясь, всех отцепим и доедем до депо, нагрузка снизится, и мы сможем дотянуть.
— Угу, и неуправляемые вагоны остановятся где-нибудь посреди поля, наверняка рядом с болотом или коровником. Как думаешь, господам что больше по нраву: дерьмо или тина?
В кабине повисло напряженное молчание, за окнами проплывали поросшие лесом холмы, в кабине пахло углем, пылью и разогретым металлом. Тихо шипя где-то в недрах паровоза, выходил пар. Крупными каплями оседал на промасленных штоках и корпусах поршней, силясь сквозь тонкую масляную пленку добраться до металла и начать медленно его окислять. Паровоз пыхтел и двигался вперед, таща за собой несколько вагонов с сидящими там людьми, достаточно богатыми, чтобы оплатить себе личный поезд. Клерк, не подумав, назначил бригаду, чей тягач должен был становиться на профилактику, решив, что профилактика и так съедает слишком много денег, а машины должны приносить прибыль.
Клапан аварийного сброса давления спокойно стоял на своем месте. Если бы он был живым, он бы даже удивился, почему это поезд идет почти полным ходом, а его ничего не подпирает, но он был просто клапаном, и ни чувствовать, ни тем более думать не мог.
Среди всеобщего молчания голос подал один из машинистов:
— Ребят, погодите, а ведь мы едем через шахтерские места, так?
— Ну...
— Смотрите, заброшенных шахт тут море, около каждой довольно длинный путь с тупиком, где стояли под погрузку вагоны. Если нам прыгнуть на одну из таких веток, там ведь наверняка недалеко будет поселок или что-то такое, и там уже сможем попросить помощи, в конце концов, лошадь для того, чтобы добраться до телеграфа...
На Дональда, немолодого машиниста, который выбился на эту должность из простого кочегара, а до этого работал в угольном забое, все посмотрели с интересом.
— А кто нам стрелку переключит?
—Так мы кинем что-нибудь, и она повернется.
— А если не до конца сработает или что-нибудь такое?
— А какие еще варианты? Попытаться дотянуть до двухколейной станции, так это миль сорок, сам видишь, не дотянем, а если течь станет больше, то совсем не дотянем. Встать посреди дороги на одноколейке в этой глуши — лучший способ получить встречный или с хвоста поезд, и тогда такое начнется... Ну, или взорваться вместе с паровозом, тоже перспективка та еще...
— Ну тогда один вопрос: где мы найдем живую стрелку с достаточной по длине веткой?
— У нас три вагона, паровоз и тендер… там любая подойдет, какую-нибудь поживее увидим и сделаем. Скоро будем мою шахту проезжать, там точно всё работает.
— Ладно, убедил… Что тебе надо?
— Да чтоб вы ровно скорость держали и лом с киркой или лопатой, чтобы я кинул в стрелку, да дай свой револьвер про запас: если промахнусь, то успею стрельнуть, и стрелка переключится на другую ветку, там были отворотки и вправо и влево. А пока что сходи предупреди главного у них там, мол, так и так, задержка, поломка...
— Не учи, вот револьвер, бери что надо и делай, — бригадир отдал свой штатный «бульдог» Дональду, а сам полез пробираться к вагонам.
Дональд же, сморщенный и высохший от жара, словно деревяшка под палящим южным солнцем, седой как лунь, со впалыми щеками и нездоровым блеском в глазах, вышел на боковую подножку около котельной части паровоза и пошел, покачиваясь, вперед, к трубе, вглядываясь слезящимися от ветра и дыма глазами перед собой, высматривая заветную стрелку.
Бригадир дошел до вагонов, снял рабочий китель и надел парадный, чтобы выглядеть представительнее, и отыскал одного из заказчиков рейса.
— Уважаемый сэр Дилингдон… — начал он.
Дилингдон был дородным джентльменом с одышкой, промышленником из недавно разбогатевших и не знавших, куда тратить деньги. Почти лысый, с надменным выражением на лице, он напоминал смесь крысы и хомяка, полысевших и разжиревших от обильной кормежки.
— Я вас слушаю, — Дилингдон отпил из пивного бокала шампанское и презрительно посмотрел на бригадира маленькими глазками.
— К сожалению, произошла неприятная ситуация, паровоз вышел из строя. Мы находимся на одноколейном пути, и остановка здесь невозможна, поскольку это остановит всё движение на ветке. Более того, если встречный или попутный поезд не успеют затормозить, то произойдет катастрофа, грозящая вам и вашим спутникам смертью. Мы как представители компании не можем допустить такого риска и поэтому считаем остановку на путях неприемлемой, также мы не можем взять на себя риск попытаться доехать до станции с двумя колеями или хотя бы запасным тупиком. Есть и компромиссный вариант. Здесь проходит ветка, ведущая к одной из шахт, рядом с которой есть поселок. Шахта не работает, но поселок мил и живописен. А главное — там есть телеграф.
Вот тут бригадир врал безбожно, знал он такие поселки: чтобы стать пасторальным или хотя бы пригодным для жизни местом после окончания работы шахты, им надо было вытащить очень счастливый билет в лице того, кто откроет там фабрику или другое производство, иначе они вымирали. Но в том, что там есть телеграф, бригадир не сомневался: везде, где есть уголь, есть и телеграф. Умирает он последним, сразу после поселка...
— Пойдя на такое компромиссное решение, мы обеспечим функционирование дороги и обезопасим вас и ваших гостей, хотя наша компания и доставит вас с некоторой задержкой.
— Это возмутительно, вы… как вас?
— Лонгстеп, Лайон Лонгстеп.
— Так вот, Лайон, вы ответите за эту задержку, как и вся ваша фирма и бригада поезда, поверьте мне. Впрочем, я буду милостив и укажу, что вы делали это для нашей безопасности, хотя как профессионалы могли бы и исправить неполадку на ходу, раз поезд еще способен двигаться.
Лайон вышел из вагона, прошел в свое купе, переоделся и полез через тендер обратно к бригаде. Как он ненавидел таких заносчивых типов! Впрочем, идиотов клерков он ненавидел не меньше.
Дональд стоял в клубах пара и дыма с занесенной для броска рукой. Это бригадир видел и подивился, насколько скособоченная фигура бывшего шахтера может быть гармоничной: казалось бы, неказистый и даже отчасти уродливый Дональд в этой гротескной ситуации был уместен и красив. Когда Лайон уже был в кабине и смотрел вперед, Дональд бросил вперед кирку и пошел обратно. Задержался на секунду, когда паровоз качнуло вправо.
Дойдя до кабины, Дональд не стал заходить внутрь, а достал револьвер, направил его на товарищей и приказал приоткрыть окно. Наклонился к нему и прокричал, пересиливая ветер и шум паровоза.
— Друзья мои, через две мили будет мост, отличный мост, под которым протекает глубокая, но не широкая река, выйдите все из кабины, без резких движений, и когда мы будем его проезжать, прыгайте в реку. Это для вашего же блага: поверьте мне, я не хочу убивать тех, с кем делил стол и кров.
Бригадир попытался было выбраться из кабины, но замер, взглянув на Дональда: черты лица его заострились, кожа побурела, улыбка стала шире, словно рот у него вырос, а в глазах... Это были не человеческие глаза. Говорил Дональд теперь без усилий, легко перекрывая шум, его было отлично слышно, словно говорило все железное в кабине, все металлическое.
— Пожалуйста, Лайон, сделай, как я говорю, я не хочу причинять вам зла... Я ведь делил с вами кров и хлеб...
Все вышли из кабины, а Дональд отошел чуть-чуть назад, держа их на мушке. Когда под колесами поезда гулко загрохотал мост, вся бригада прыгнула в воду, которая протекала довольно узкой полосой в двадцати метрах под ними. Приводнились относительно удачно. Некоторые, не умея плавать, порядком нахлебались воды, но это было самым страшным, что с ними случилось.
Дональд же залез в кабину и начал постепенно сбавлять ход. Через час паровоз окончательно выдохся, давление пара упало, и поезд остановился недалеко от железнодорожного тупика.
Рядом располагались покосившиеся ворота забоя, прикрывавшие вход в заброшенную шахту, кучи отвалов пустой породы, разбитые тачки, несколько заступов и кирок торчали из куч и деревьев. Поезд, нарушивший тишину и уединение этого места, замолк, лишь тихонько догорал в топке огонь. Вокруг воцарилась почти первозданная тишина. Темнело.
Сумерки даже ранней осенью спускаются очень быстро, и вскоре в вагонах зажгли свет, а вокруг поезда появились тени, выступавшие из темноты, они были чернее, чем ночь. Из-за сгорбленных спин кисти их рук волочились по земле, и когда кто-то из них поднимал глаза, глядя на поезд, во тьме вспыхивали оранжевые огоньки с красным отливом.
Когда дверь вагона-ресторана отворилась, и вошел грязный машинист, подошел к бару и взял из него бутылку шампанского, Дилингдон закричал:
— Что ты себе позволяешь, ублюдок? Немедленно позови бригадира или я выбью из тебя весь дух прямо тут!
Машинист поднял покрасневшие от усталости глаза и как-то совершенно беззлобно сказал:
— Марти, Марти, крысенок Марти, разве ты не узнаешь меня? — машинист улыбнулся, и улыбка эта была далека от человеческой.
— Кто ты? — просипел Дилингдон, отступая.
— Марти, Марти, крысенок Марти, это я, твой старый друг... старый друг рабочих рук, разве ты забыл меня? Я вот помню про тебя, помню, как посередине лета, позабыв кайло и лом, пряжки, ножик и монету, и другой металлолом, ты босой пошел в забой, среди засухи, средь лета, повстречались мы с тобой...
Машинист приложил палец к металлической сетке на бутылке, которая удерживала пробку, и та мгновенно проржавела и рассыпалась.
— Маленький крысенок Марти, — пропищал Дональд, словно ребенок дразнилку, но в нем не было ничего от ребенка, а окружающие испуганно смотрели на то, как горбится его спина, и он опустошает бутылку с шампанским.
— Как же нехорошо вы все поступаете с нами, вы ведь... Вы все лишаете нас дома, прямо как Марти... — существо улыбнулось, показались острые, как у хищника, клиновидные зубы, и рот растянулся до ушей. Лицо машиниста было бурым, словно земля в этих местах. Снаружи послышался тихий стук и звук стукнувшей двери в вагон.
— Глупенький крысенок Марти даже имя изменил, зря поехал покататься и железо не забыл...
Дилингдон выхватил из-за пазухи пистолет, но тот оказался лишь куском спекшейся ржавчины, рассыпавшейся у него в руках.
Что было после этого, никто не знает. Снаружи можно было разобрать только быстрые движения да услышать раздающиеся в темноте истошные крики.
Ближе к утру к костру обсыхающей после купания бригады вышел Дональд, он выглядел бодрее и словно помолодел. Только в уголке рта было красное пятнышко.
— Дональд? — спросил Лайон, нашаривая на земле палку поувесистее.
— Кобольд, — поправил он. — Не причиню вам вреда.
Лайон прижал палку к земле ладонью, готовый схватить ее в любой момент.
— У тебя... — он показал на угол рта.
— Ах, прости, — Дональд слизнул острым, как показалось его сослуживцам, даже раздвоенным, языком красное с нижней губы. — Я ненадолго, — продолжил он. — Попрощаться. Утро скоро. Дождь будет. Не хочу торчать наверху.
— Ты хоть скажи зачем? — буркнул один из бригады, оглядывая бывшего товарища настороженным взглядом.
— Компромисс, — зубасто улыбнулся тот, — когда-то я сказал крысенышу, что он его погубит, и тот не услышал. Он сделал меня и других такими, какими мы стали. Пошел на компромисс с совестью. Он сохранял свою жизнь и получал богатства, но предавал и продавал всех, кто был под землей в забое...
— И что с ними стало? — тихо спросил Лайон.
— Заржавели. Все железо в том месте заржавело сильно-сильно... И Марти Рэт, которого вы знали как Дилингдона, тоже... Помните: выбор есть всегда, иногда из двух, иногда из большего числа вариантов, а вот попытаться проскочить между ними, пойти на компромисс — это всегда плохо, это всегда ошибка... Такие, как Марти Рэт, от этого ржавеют…
С этими словами кобольд исчез, а на горизонте появились облака, окрашенные восходящим солнцем. Рядом с шахтой стоял покосившийся и прогнивший до основания паровоз, медные детали глубоко покрылись окислами, сталь проржавела так, что даже не очень сильным ударом ее можно было пробить насквозь, вагоны покосились, доски из них вываливались, хоть они и были почти новыми, но гвозди были ржавыми и гнилыми.
Внутри вагонов... Мы не знаем, что было внутри: войти туда без риска вряд ли кто-то смог бы, но на пути и землю капала странная бурая жидкость. Если бы какой-нибудь исследователь взял ее на пробу, то обнаружил бы, что это кровь, в которой все железо стало самостоятельным оксидом, взвесью среди кровяных телец.
Но ни ученого, ни лаборатории по анализу, ни других свидетелей рядом не было, если, конечно, не называть свидетелями несколько птиц, кроликов да одного старого лиса, придирчиво обнюхавшего нововведения в пейзаже и убежавшего по своим делам.
А вот буря, которая вскоре разрушит всю эту конструкцию, превратив в груду досок и ржавчины, приближалась. Она уже грохотала за холмами.
@музыка: paddy and the rats - black sails
@темы: текст, fandom Victorian 2017, PG-13